«Со мной общались как с нашкодившим котенком». Интервью Юлии Ефимовой

Побег от маньяка в Таганроге, шторм на Мадагаскаре и травля в Рио – редактор «Матч ТВ» Марина Крылова попросила лучшую российскую пловчиху отметить самые важные точки на карте мира и в своей биографии.

Грозный-Волгодонск-Таганрог

Юлия Ефимова родилась в Грозном. Правда, родной город знает только по рассказам родителей. Отец Юли Андрей Михайлович, её первый и нынешний тренер, перевез семью в Волгодонск, когда дочери едва исполнилось два года. Война еще не началась, но оставаться в Чечне было небезопасно.

– Много страшных историй осталось, – говорит Юля. – Родители не любят вспоминать то время. Нас там обокрали. Я была совсем маленькая. Папа часто повторяет: «Хорошо, что тебя не тронули». Было вооруженное ограбление, с пистолетами. Держали всех под прицелом, чтобы не шевелились и не мешали бандитам. О вещах и каких-то ценностях тогда уже не думали – просто были благодарны, что остались живы.

– Волгодонск каким запомнился?

– В принципе, все мое детство – это Волгодонск. Лучше всего там летом. Обычно мы все время проводили на Дону. Когда была помладше, ездила в детские лагеря. Когда подросла – с папой на левый берег Дона. Там есть остров. Могли по полтора-два месяца жить в палатках. Папа ловил раков, рыбу. Меня тоже научил. Ездили на базу отдыха, продавали улов и закупали другие продукты. Рассказываю об этом своим американским друзьям, они удивляются – никогда такого не видели. Но для меня это чуть ли не лучший отдых. И до сих пор каждый раз, когда приезжаю в Волгодонск, первым делом отправляюсь с друзьями на природу.

– Когда закончилось детство и начались тренировки?

– Сначала хорошо получалось совмещать. У меня папа работал в бассейне. Меня некуда было деть – ходила с папой на работу. Он тренировал детей, а я возилась рядом. Потом папа показал, как надо держаться на воде. Более ли менее серьезные тренировки начались лет в 6-7, когда папа специально под меня собрал спортивный класс.

Вообще у меня было очень насыщенное детство. Кроме плавания, были еще художественная школа и акробатика. В художке училась года три-четыре. Ушла, когда теории стало больше, чем практики. Начали изучать историю, а у меня всегда была плохая память на даты и имена. Да и сидеть по два-три часа на одном месте стало невыносимо скучно. Акробатика, наоборот, всегда очень нравилась. Но у меня плохой отток крови, врачи запретили кувыркаться, стоять на голове – пришлось бросить.

– Просто тренироваться не было скучно? В бассейне же все достаточно однообразно.

– Заскучала, когда стала старше. В детстве все немного по-другому ощущаешь. В бассейне у нас была своя атмосфера, все друг друга понимали, а в обычной школе наши интересы разделяли не все. После тренировок всегда оставалось свободное время, когда могли побеситься-попрыгать. Раз в неделю был игровой день. Мне все безумно нравилось, хотя от папы-тренера доставалось сильно больше, чем остальным. Это я так думала, пока не переехала в Таганрог.

– А что было в Таганроге?

– Что-то вроде спортивного интерната и бешеные объемы – по 10 км в день. Тогда я возненавидела тренировки. Переехала туда, когда мне исполнилось лет 14 – в Волгодонске просто не было возможности развиваться дальше.

– Вы уезжали от родителей. Не было страшно? Или, наоборот, почувствовали свободу?

– У нас был арендован дом, где жили спортсмены и тренеры. Все взрослые, по крайней мере, взрослее меня. На тот момент ни о какой свободе я не мечтала. Конечно, было страшно и очень тяжело. Но постепенно привыкла к тому, что теперь сама за себя отвечаю. Начались конфликты с родителями. Когда приезжала к ним погостить, они пытались воспитывать, а я уже отвыкла от того, что кто-то может мне указывать, что надо делать. Получилось, что повзрослела достаточно рано. Еще и попала в такую компанию, где все были лет на 5-7 старше, общалась в основном с парнями. Носила рваные джинсы и растянутые футболки, из музыки нравились только Metallica и Nirvana. Культовые группы. Родители недоумевали: «Ты же девочка!» А девочки в то время слушали какие-то такие песни, которые я вообще не понимала.

Сейчас я и к популярной музыке тех времен спокойно отношусь. Те же «Руки вверх» – не могу сказать, хорошая это музыка или плохая, теперь это просто воспоминание о детстве. Слышу их и сразу вспоминаю лагерь и первые дискотеки. Это весело. А Курт Кобейн – это легенда. И это навсегда.

– В середине 90-х территория между Ростовом-на-Дону, Шахтами и Таганрогом была чуть ли не самым опасным местом в России. Здесь постоянно искали и находили серийных убийц и маньяков.

– Да, я даже помню. Постоянно пропадали дети и девушки. Пару раз мы фактически убегали от маньяка. Однажды – вообще днем. Шли с девчонками с тренировки и заметили не очень адекватного человека, который сначала гонял детей, а потом увидел нас, переключился и, скажем так, не очень адекватно отреагировал. Нам тогда было лет по 15. Мы ускорились, он за нами, оборачиваемся, он уже совсем близко. Мы побежали, он за нами, причем не отставал, несмотря на то, что мы спортсменки. Нам тогда очень повезло – успели запрыгнуть в троллейбус, и водитель прямо перед ним закрыл двери. Он еще пытался ломиться, но водитель не открыл. Мы жаловались тренеру, но за этим ничего не последовало. Посоветовали в следующий раз отмахиваться рюкзаком.

– В Таганрог вы переехали к Ирине Германовне Вятчаниной, долго работали вместе. Разрыв стал большой неожиданностью для всех. Сейчас уже можно сказать, почему вы решили изменить все?

– Мы часто конфликтовали – двум женщинам сложно ужиться. Ирина Германовна очень эмоциональная. Была целая череда запретов, огромные нагрузки на тренировках. Нельзя пить кофе, нельзя пробовать колу, нельзя подходить к «Макдоналдсу». Вообще ничего нельзя. Мы редко выезжали на сборы. А когда выезжали, практически ни с кем не общались, потому что Ирина Германовна запрещала. Все свободное время я проводила в комнате. Доходило до абсурда. Помню, меня даже из-за блеска для губ ругали. Я все терпела. Мне говорили: «Ты маленькая, ничего не понимаешь, мне виднее, подрастешь – будем на равных общаться». Но когда мне исполнилось 18 лет, со мной продолжили общаться, как с нашкодившим котенком. Я уже не могла это терпеть. Поняла, что не готова так дальше тренироваться и плавать. Нет ни сил, ни эмоций. Решила: либо что-то меняю, либо совсем бросаю.

Пекин-Лос-Анджелес-Лондон

На самом деле, мысль о том, чтобы бросить плавание появилась у Ефимовой не в 18, а двумя годами раньше. Но впереди была первая Олимпиада, ради которой Юля решила на время забыть обо всех разногласиях и просто потерпеть.

– Ваши слезы на финише стометровки в Пекине запомнили, кажется, все. Четвертое место на Олимпиаде, когда тебе всего 16, – повод для слез?

– Это детский максимализм. Он и сейчас со мной. Было очень обидно – в полуфинале показала то время, с которым в финале выиграли серебро. Но в финале у меня впервые в жизни прямо на соревнованиях слетели очки. Причем не просто слетели, а открылись, набрались воды и встали на место, то есть я вообще ничего не видела. Первая реакция – как на тренировке, вылезти и заново стартануть. Замешкалась. В итоге ни в поворот не попала, ни в касание. Такая истерика была. Это сейчас я немного научилась контролировать эмоции, а тогда совсем этого не умела.

– В Пекине успели увидеть что-то, кроме бассейна?

– В тот приезд – нет. Только в прошлом году после этапа Кубка мира съездила на Великую Китайскую стену. Но вообще я Китай не очень люблю. Не понимаю ни культуру, ни поведение. Местные спортсмены очень грубые. Их чемпион Сунь Ян (трехкратный олимпийский чемпион, семикратный чемпион мира – «Матч ТВ»), например, на чемпионате мира в Казани прямо во время разминки подрался с девочкой. Я сама его однажды чуть не ударила. Его все недолюбливают.

– К следующей Олимпиаде вы уже готовились в Лос-Анджелесе. Как вообще возник вариант с группой Дэвида Сало?

– Меня сначала пригласили на пару месяцев. Пробная поездка оказалась удачной. Решила остаться. В нашей федерации плавания никакой проблемы в этом не видели, особенно после того, как я достаточно хорошо выступила на чемпионате России.

– Мне кажется, наше поколение узнавало Америку вместе с Данилой Багровым из «Брата 2». Какой оказалась ваша Америка, когда вы только познакомились?

– Безумно люблю фильмы с Сергеем Бодровым. И в них есть своя правда. Но я ехала совершенно с другими ожиданиями. Америка для меня – это солнце, пляжи, пальмы. С детства мечтала заниматься серфингом. Но никогда не думала, что буду реально жить в Лос-Анджелесе. Когда все осуществилось, была по-настоящему счастлива.

– Что удивило больше всего?

– Первое, что я подумала: почему здесь так много инвалидов? А потом поняла – их не больше, чем в России. Просто любой город в Америке приспособлен для них, у них есть возможность выходить на улицу и спокойно передвигаться. Даже обычные автобусы оборудованы специальными приспособлениями для колясочников. Вообще уровень социальной помощи, конечно, впечатляет. Бездомные знают, где переночевать. Есть неплохие пособия по безработице.

Конечно, сначала я вообще была в эйфории. Мне все люди нравились: такие классные, такие веселые. Потом, когда некоторое время пожила с ними, поняла, что часто это наиграно. Но и среди американцев у меня появились настоящие друзья, душевные, добрые. Правда, в Россию все равно тянуло. В 2012 году перед Играми в Лондоне я распродала всю мебель и решила, что больше в США не вернусь. Планировала поехать в Австралию, потому что у меня там брат живет, или в Италию, где тренировалось много знакомых. А потом хорошо выступила на Олимпиаде и поняла, что, если хочу и дальше так, не надо ничего менять.

– Чему вас научила жизнь в США как спортсменку?

– Я научилась любить тренировки, даже обожать их стала. Верить в себя научилась. Улыбаться и не стесняться своей улыбки. Я и до переезда в Штаты часто улыбалась, но мне всегда говорили: «Смех без причины – признак дурачины». А это так приятно, когда ты заходишь в магазин и тебя встречают с улыбкой, а не хмуро что-то процеживают сквозь зубы. Этого очень не хватает в России. Всем сразу стало бы легче, если бы люди больше улыбались друг другу.

– В Лондон приехала уже другая Юлия Ефимова?

– Не совсем. Смотрела на американку Ребекку Сони, которая выиграла, и завидовала ей, потому что понимала, какая у нее фора по сравнению со мной, насколько она уверена в себе. Моя главная ошибка была в том, что на заключительном сборе я решила тренироваться с российской командой. Приехала такая веселая, а попала в пасмурный Лондон, причем нас поселили в Милфорде – это деревушка, где вокруг только пастбища и коровы. Несколько часов езды от Лондона. Каждый день шли дожди. Ко мне постоянно подходили тренеры и говорили, что со мной что-то не так. Очень хотели «помочь». Говорили, что я слишком веселая, слишком много улыбаюсь, а такого настроения перед важными стартами быть не должно. К счастью, я не очень много времени провела в такой атмосфере – не успели загрузить по полной.

Рио-де-Жанейро-Москва-Токио

В Лондоне Ефимова завоевала бронзу и практически сразу начала подготовку к следующей Олимпиаде – в Рио-де-Жанейро. Но в январе 2014 года узнала, что провалила допинг-тест. В пробе Ефимовой обнаружили запрещенный стероидный гормон дегидроэпиандростерон. Его содержало спортивное питание, которое употребляла спортсменка. Так из олимпийской подготовки пропали 16 месяцев. Возвращение после дисквалификации получилось красивым – золото и бронза чемпионата мира-2015. А в марте 2016 Юля – вместе с Марией Шараповой и еще десятком российских спортсменов – узнала, чем может быть опасен мельдоний. Временное отстранение из-за его употребления чуть было не оставило лидера сборной России по плаванию без Олимпийских игр. А когда ситуация с мельдонием решилась в пользу Юли, МОК заявил, что не хочет видеть в Рио российских спортсменов, у которых уже были проблемы с допингом. Ефимову снова почти отцепили от Олимпиады. Но с таким решением МОК отказался соглашаться Спортивный арбитражный суд, куда Ефимова обратилась с иском. И всего за два дня до своего первого старта Юля все же получила аккредитацию и смогла выудить из олимпийского бассейна два очень ценных серебра.

– Самый сложный период в карьере – это 2014-й год или Рио?

– Наверное, Рио. Первая дисквалификация, конечно, была ударом – я вообще ничего не могла понять. Но второй раз было тяжелее – никак не хотелось мириться, что опять наступаю на те же грабли. Думала, что не переживу все снова. До этого никогда не сталкивалась с таким давлением. После стометровки очень переживала. Мне было так обидно: столько лет тренировалась в Америке – и тут такое отношение ко мне. Одно дело, когда журналисты что-то говорят, политики, но спортсмены… Я хотела понять, почему это происходит и объяснить, что не заслуживаю такого отношения к себе. Но, судя по их реакции, это было бесполезно. И я решила, что не должна оправдываться и что-то доказывать. Закон на моей стороне. Если есть какие-то вопросы – идите в CAS.

Фото: © РИА Новости/Константин Чалабов

– Дисквалификация для любого спортсмена фактически означает запрет на профессию. Как переживали это время?

– Я себя каждый раз успокаивала тем, что это все же не конец света, что мои проблемы, по сравнению с мировыми, глобальными, ничто. Да, у меня нет возможности заниматься любимым делом, но мама и папа здоровы, друзья здоровы – и это главное. Каждый раз думала: пусть мне лучше не повезет в спорте, чем что-то случится с моими близкими и родственниками.

– В каком настроении возвращались в Америку после Рио?

– В хорошем. Конечно, грустила немного, что только за вещами. Я все же освоилась в Лос-Анджелесе. Выучила язык. Лучшая подруга только ради меня туда перебралась. Ее, правда, уговорила остаться. Она поступила в университет, надо доучиться.

– Дэвиду Сало правда запретили работать с вами?

– Дэйв всегда говорил, что доверяет мне. Он не хотел со мной расставаться. Еще во время Олимпиады очень поддерживал. Писал и перед первым финалом, и перед вторым. Но он полностью зависит от своего босса, который платит ему зарплату. А тот не захотел, чтобы я продолжала тренироваться в его команде. Дэйв ничего не мог сделать.

– Теперь у вас есть своя команда – Efimova Team. Как появилась идея?

– Это давняя задумка. Мне всегда хотелось делиться опытом, хотелось, чтобы у папы была еще одна тренерская площадка. Сначала думали о группе, но после Рио поняли, что нужна именно команда. Наша цель – золото Токио-2020. Чтобы успешно подготовиться к четвертой подряд Олимпиаде, нужны особые условия. Сейчас они есть. Мы стараемся проводить сборы в теплых странах, чтобы всегда тренироваться в открытых бассейнах, живем в хороших условиях и привлекаем к работе лучших специалистов. На последний сбор на Кипре приезжал американский тренер по общефизической подготовке и физиотерапевт Майкл Гюнт. Последние полгода перед Рио он тоже мне помогал.

– Постоянной базы у команды пока нет?

– Нет. Конечно, мы понимаем, что она нужна. Но в Москве, например, полноценно тренироваться вряд ли получится – большую часть года здесь очень холодно. Когда приезжала на чемпионат России, практически сразу простудилась и разболелась. Поняла, что после Лос-Анджелеса надо пересмотреть гардероб и основательно запастись теплыми вещами. Их для поездок по России очень не хватает.

– А у вас есть место, к которому вы привязаны, которое можете назвать домом?

– Я привязываюсь не к месту – привязываюсь к людям. Когда я только приехала в Лос-Анджелес, мне было здорово, классно, но некому было об этом рассказать, не с кем разделить эту радость. Все были далеко. Случилось что-то хорошее – мне захотелось повернуться к подружке и рассказать ей об этом, а ее нет. И тут же вспоминала Таганрог, когда мы жили вдвоем, были фактически изолированы от всего мира, но столько всего можно было обсудить. Дом там, где родные и друзья.

– Когда читаешь новости о вас, невольно возникает ощущение, что с вами постоянно что-то случается.

– О, да. Я даже в отпуск нормально съездить не могу. Когда была у брата в Австралии, набрели в джунглях на пиявок, их было так много – еле убежали. С подругой как-то настоящий шторм пережили. Нас пригласили на соревнования на остров Реюньон, недалеко от Мадагаскара. Под Новый год все было – решили, что отметим праздник необычно. Соревнования прошли нормально. А на Новый год нас все бросили, мы остались вдвоем на острове. Но это еще не все. Пришел циклон. Два или три дня сидели без связи и света. Хорошо, что при гостинице – хоть какая-то еда была. Родители за это время чуть не поседели – они видели по телевизору, как тут все уходило под воду. Мы наблюдали из окон, как летали деревья. Чудом выбрались оттуда. Возвращались в Россию через Париж. Там тоже не без приключений, именно в нашей гостинице в это время был ремонт. Через пару дней мне как раз сообщили, что провалила допинг-тест. Еще так получилось, что из-за урагана все наши перелеты сдвинулись, маршрут изменился, и я прилетела в Москву, а не в Ростов-на-Дону. Следующий рейс только через день. Я сначала ругалась, а потом этот звонок, часов 12 ночи, я одна в аэропорту, просто сползла по стенке, началась истерика. Представители авиакомпании пытались успокоить, думали, что я из-за самолета так расстроилась. Со мной всегда так – все и сразу.

Текст: Марина Крылова

Фото: РИА Новости/Константин Чалабов, личный архив Юлии Ефимовой